Не для меня… А для меня? 3-4 главы

Глава 3

…От звуков родного голоса я вздрогнула - и снова очнулась. В комнате по-прежнему тихо, темно, холодно и пусто, и с каждой минутой становится всё темнее и холодней. Голова в огне, во рту пересохло, хочется пить, но мне так трудно встать… С большим усилием поднимаюсь и, держась за стены, приближаюсь к окну. За ним - всё в снегу, земля и небо; летят снежинки из рукавов метели, которая как будто решила раз и навсегда замести все наши земные дороги и усталые души…

Где-то был чайник…да вот он, с водой - стоит на керосинке. Нужно подогреть и попить кипяточку с морковной заваркой, нужно ещё что-то съесть, а то завтра не смогу работать... Я замечаю на столе свёрток - это передача для Серёжи, которую сегодня не приняли. Даже теперь он помогает мне…

Чайник вскипел. Завариваю морковный чай и грею ладони о чашку. Надо заставить себя проглотить хотя бы кусочек хлеба... Не успев понять, стало ли мне лучше, снова проваливаюсь в сон.

…Революция свершилась кому-то на радость, а кому-то... Папеньку скоро уволили из Университета, уволили и Михаила Никитовича. Они теперь работают врачами в больницах. Друзья с семьями собираются эмигрировать во Францию и уговаривают наших родителей последовать их примеру. «Нет, я слишком люблю Россию. Только если останусь здесь вовсе без работы, никому не нужный, - может быть, тогда…», - отвечает папа, и ему вторит Михаил Никитович… Брат Николай, охваченный революционным порывом, бегает на митинги. В свои шестнадцать лет он пока ещё не может разобраться в происходящем, но искренне верит, что всё должно вот-вот измениться к лучшему. «Стоит ли продолжать учиться - или лучше, не откладывая дело в долгий ящик, с головой уйти в освободительное движение масс?!» - вот какие вопросы занимают сейчас его юный ум, отчего папенька только молча хватается за голову, а маменька - за сердце…

Серёжа, также поверивший в новые идеалы, но не собирающийся бросать любимую профессию, делает на своём избранном поприще то, что ему поручает партия: «в меня верят, и я должен оправдать доверие товарищей». Теперь он месяцами пропадает в командировках, с риском для жизни открывает медицинские пункты в самых удалённых уголках страны, раздираемой гражданской войной, организует учёбу медсестёр и выполняет ещё великое множество разных поручений, так или иначе связанных с его врачебным долгом. Однако всякий раз, когда появляется возможность, Серёжа старается, хотя бы проездом, бывать у нас - и всякий раз родители непременно оставляют его ночевать и упорно пытаются накормить. «Сергей Прокофьевич, обязательно покушайте, на Вас лица нет», - грустно говорит мама. «Куда же это оно вдруг подевалось?» - шутит в ответ Сережа. «Революция забрала, а жаль…», - бормочет папа как бы про себя.

…Москва, лето, наш дом с мезонином и небольшим садиком в Замоскворечье. Едва отполыхало сиреневое буйство весны, которое так любил Серёжа, облетело душистое белоснежное убранство жасмина, как на смену им спешит новая красота. Мы сидим в беседке, пьём чай и не можем оторвать глаз от роскошных цветов: повсюду благоухают пышно распустившиеся пионы, ирисы, гвоздики, бархатцы, настурции, мальвы. Большие кусты садовых роз - все в крупных бутонах; ещё два-три дня - и нам откроется их царственная красота! Родители любуются цветочным раем, смотрят друг на друга и улыбаются нам…

…Теперь у нас остался только этот дом с мезонином и садиком, который мы всегда любили и продолжаем любить, как свою самую заветную часть души. Мы отмечали здесь Рождество, Пасху, именины близких, мы принимали здесь наших дорогих друзей; это дом, в котором мы были так долго и так безоблачно-счастливы…

…Мне уже восемнадцать, и я влюблена; вчера мы объяснились - поэтому теперь я твёрдо знаю, что и любима…

Наутро я встала ни свет-ни заря - и теперь со всё возрастающим нетерпением жду прихода Серёжи. Сегодня он должен будет говорить с моими родителями - и просить у них моей руки.

А вот и Сергей, взволнованный больше обычного, и это понятно… но сегодня он не просто взволнован - он заметно встревожен.

Обращаясь к папеньке, Серёжа говорит, что, по имеющимся у него сведениям, на днях изо всех частных домов начнут выселять бывших хозяев. Нужно срочно переезжать, чтобы нас не застигли врасплох. «Я подыскал вам квартиру на окраине; думаю, там будет спокойнее», - грустно, но настойчиво повторяет Серёжа. Родители в растерянности. Они уже лишились родового имения в Тульской губернии, а теперь их лишают и дома - дома, который им подарила на свадьбу бабушка, мамина мама… Однако так распорядилась жизнь; и - что поделать? - приходится ей подчиняться…

Серёжа, всё больше волнуясь, просит родителей выслушать его.

«Перед тем, как все мы покинем этот дом - дом, который был назван вами Домом Счастья, - именно сейчас, именно здесь - мне хотелось бы обратиться к вам, родителям Лизы, дорогим для меня людям… Я прошу у Вас, Павел Георгиевич, и у Вас, Евдокия Яковлевна, руки вашей дочери. Клянусь любить её и в радости, и в горе. Клянусь заботиться о ней вечно. Я люблю… люблю её больше жизни», - произносит Серёжа, почти задыхаясь. «А что скажешь ты, Лизонька?» - спрашивает у меня мама. «Я тоже люблю… Люблю Серёжу всем сердцем - и буду любить всегда!»

Папенька, выслушав наши признания, назвал Сергея сыном и сказал, что лучшего мужа для дочери они и желать не могли. «Я был неправ, полагая, что Вы потеряли лицо во всей этой нынешней круговерти, - заметил папа, - и теперь хотел бы попросить у Вас прощения за свои слова… Вы, Серёжа - один из немногих, кому как-то удаётся сохранить сегодня лицо - и лицо Ваше мне нравится. По-моему, это лицо порядочного человека».

Мама тихо взяла Икону и благословила нас. Мы поцеловали родителей, они пожелали нам счастья… а мы уже были бесконечно СЧАСТЛИВЫ! Папа вручил нам роскошный букет - теперь уже из бывшего нашего сада…

Почти сразу же вслед за этим начались всеобщие срочные сборы в дорогу. Сергей с помощниками по дому спешно упаковывали вещи, мама потерянно бродила по лестницам с нотами и любимой скатертью в руках, папа надолго ушёл в кабинет…

Так или иначе, к вечеру всё, наконец, было собрано; тогда же прибыл заказанный извозчик - и три подводы с нашими вещами и мебелью тронулись в путь. Мы навсегда покидали свой дом…

…Квартира на окраине, которую подыскал Серёжа, оказалась неожиданно уютной - и не такой уж маленькой. Помимо двух главных комнат в ней обнаружилась и третья, пусть крохотная, но всё-таки полноценная комнатка, сразу ставшая Колиной. Вся привезённая мебель чудесным образом нашла в нашем новом жилище своё, как будто давно облюбованное место: резной буфет красного дерева, стол, стулья, книжный шкаф, пианино и диван расположились в гостиной; в родительской спальне установили кровать, мамин туалетный столик с красивым зеркалом, шкаф для белья и одежды. Большой кованый прабабушкин сундук определили в комнату Коли. На этом сундуке когда-то спала бабушкина кормилица, а теперь на нём с удовольствием будет спать бабушкин внук, решили все - и сам внук одобрил наше решение. Удивительно, но в Колиной комнатке уместился и письменный стол с креслом; в довершении всего мы повесили здесь книжные полки - и в результате неожиданно выяснилось, что эта маленькая комнатка не так уж и мала, а очень даже мила и удобна! Кухонька, она же столовая, тоже была симпатична: красивый абажур и старинный кухонный буфет создали тут необыкновенный, какой-то несегодняшний уют… Родители и брат стали быстро привыкать к своей новой квартире; она и нам с Серёжей показалась очень тёплой, сразу привычной и почти родной...

Глава 4

…А вскоре мы с Сергеем обвенчались. Священник - добрый друг наших родителей - безусловно, рисковал, соглашаясь на нашу общую горячую просьбу, но делал это, как нам показалось, с большим удовольствием и даже с некоторой гордостью за себя и за нас, остающихся верными Богу и заветам отцов. Хотя наше венчание прошло втайне, всё было очень торжественно, радостно - и тепло. Свои отношения мы долгое время никак не афишировали, и совсем немногие даже в нашем близком окружении знали, что мы с Серёжей теперь - муж и жена.

…С той поры у меня осталась чёрно-белая фотография, на которой я - в белом платье с веночком флёр д’оранж и красивой фате, а рядом - Серёжа в строгом костюме… Я и сейчас слышу, как Серёжа шепчет мне:

- Я люблю тебя, Лизонька…

- А я - тебя, Серёженька, - шепчу я в ответ.

Эта фотография в резной раме до сих пор висит у меня на стене, как напоминание о былом, которое так быстро прошло…

Ах, если б знать, если б знать…

…Несколько месяцев мы были безгранично-счастливы, и нам стало казаться, что всё так и будет - мирно, тихо и очень естественно - продолжаться впредь. Но время шло - и над нашей семьёй сгустились тучи… Папе всё чаще припоминали его дворянское происхождение и, в конце концов, уволили из больницы. Для него это была настоящая катастрофа. Теперь уже вполне определённо встал вопрос о необходимости отъезда. Через своих знакомых Михаил Никитович и Серёжа пытались помочь родителям выправить документы, чтобы не возникло трудностей при пересечении границы; долгое время у них ничего не получалось - но всё, наконец, решила подпись высокопоставленного чиновника, который год назад обращался к отцу с какой-то медицинской проблемой. Папа, как всегда, квалифицированно назначил лечение - болезнь отступила, и пациент довольно быстро пошёл на поправку…

…Словом, разрешение на выезд было получено.

«Ты едешь с нами?» - спросили меня родители. «Папенька, маменька, простите, - но я не смогу оставить Сергея одного. Пожалуйста, поймите меня… Вы же сами знаете, что такое любовь…» - только и смогла я вымолвить сквозь слёзы.

Тогда Михаил Никитович подошёл к папе, обнял его и сказал: «Не тревожьтесь, мои дорогие; Лизонька для нас с Варварой Николаевной - как дочка! Всё Ваше семейство - бесконечно родные нам люди… Павел, мы ведь всем обязаны тебе! У Вареньки было слабое сердце, никто не брался делать кесарево сечение, говорили, что она не выживет - и только ты сказал, что сделаешь всё сам; и сделал, и как сделал! Ты спас мою жену и подарил нам счастье стать родителями двух прелестных близнецов, которых мы и назвали в вашу честь Павлушей и Дусенькой… В тот самый час мы с Варварой Николаевной поклялись, что и вы, и ваши дети всегда, пока мы живы, будут для нас частью нашей семьи, и если вам когда-нибудь придётся тяжело, мы сделаем всё, чтобы помочь…»

…Излишне говорить, как благодарили мы Михаила Никитовича... Теперь наше расставание с родителями не будет таким горьким, ведь папа и мама знают, что их любимая дочь остаётся под надёжным крылом настоящих друзей. Кроме того, мой брат Коля, к этому времени полностью разочаровавшийся в революционных идеалах, выразил желание ехать с папенькой и маменькой, заодно дав мне честное благородное слово, что будет изо всех сил заботиться там о них - за нас обоих…

Однако папенька тревожился ещё и о том, что сам факт их отъезда может неблагоприятным образом отразиться на судьбе остающейся в России дочери… Но и тут с Божьей помощью всё устроилось неожиданно хорошо.

Уже на следующий день Серёжа пришёл с работы и рассказал, что скоро его должны отправить в командировку в Сибирь курировать строительство больницы в одном из крупных областных центров, а затем закупать для неё всё необходимое оборудование и подбирать медицинский персонал. Очевидно, придётся пробыть там год или около года. Сергей добавил, что, по счастливому совпадению, совсем рядом с пунктом его назначения, в Челябинске, живёт друг юности - теперь довольно высокопоставленный местный чиновник. «Я поговорю с ним, и, может быть, мой друг сделает для Лизы документы с новой девичьей фамилией, так что будет она уже не дворянкой - Львовой, а самой обычной гражданкой с ничем не примечательной и не вызывающей лишних вопросов биографией… Ну, а потом мы с Лизой по новым правилам официально распишемся в ЗАГСЕ и приедем в Москву, как муж и жена. Таким образом, фиктивной останется только её девичья фамилия, а новая фамилия у Лизы будет уже настоящая, наша с ней общая - Черкасова», - объяснил Серёжа. «Простите за то, что Лизе придётся пожертвовать вашей фамилией… Поймите, так нужно, и ничего лучшего мы всё равно придумать не сможем…а оставаться Львовой Лизе теперь опасно. Даже после регистрации нашего брака любая проверка выявит дворянское происхождение моей жены по её девичьей фамилии. Извините… но это вынужденная мера», - с грустью произнёс Серёжа. Папа тяжело вздохнул, помолчал - и кивнул в ответ.

…Я открываю глаза. За окном всё так же темно - однако, на часах уже семь утра. Пора вставать, нужно идти на работу. Я обещала Михаилу Никитовичу, а своё слово я держала всегда - этому научили меня родители.

…Слава Богу, сегодня голова кружится не так сильно. Обвожу взглядом комнату. Мы с Серёжей очень радовались, когда ему выделили этот просторный угол в бывшей барской квартире «с удобствами». Комната наша, действительно, очень хорошая: большая, светлая, да ещё и с эркером. После отъезда родителей мы перевезли сюда их мебель. Она так удачно разместилась здесь, что на новом месте всё сразу стало почти по-домашнему уютно и красиво. У нашей комнаты было ещё одно немаловажное преимущество: она располагалась в самом конце коридора, а все места общего пользования находились в его начале - так что шум с кухни или из ванной нас почти не беспокоил.

В этой квартире проживало ещё три семьи, с которыми у нас сложились добрые отношения… Словом, живи и радуйся - и мы жили, и радовались, и были счастливы! Я училась и подрабатывала в больнице, а Серёжа много и плодотворно трудился над развитием здравоохранения нашей новой молодой страны.

Всё было хорошо - пока не случилось то, что случилось…

Продолжение

Илл. художник Алексей Зотов "На даче", 1972 год