Навстречу 65-летию Победы. Москва военная.(Публикуется впервые)

В памяти тех, кто пережил те страшные события более чем полувековой давности, сохранились мельчайшие факты, подробности. Елена Мушкина – коренная москвичка. В 1941 году ей было семь лет. В эвакуацию семья не уезжала. Бомбежки, голод, холод… "Война. Начало" . Часть 1

Война. Начало

Весной 1941 года мы сняли комнату на даче. В те годы на дачу ездили не так, как сейчас. Заказывали грузовик, да еще с грузчиками. Везли все: столы, шкафы, диваны, ведра и рукомойники, гамаки и керосинки. С мебелью было плоховато, и мама купила диванчик. Как она говорила, прелестный.
— Вернемся осенью, он украсит московскую комнату.
Бабушка, грузная, с опухшими ногами, с трудом взобралась в кабину. Мы с мамой наверху, в кузове, зажатые чемоданами и тюками.
Переезжали 22 июня. О начале войны узнали, когда навстречу вышла дачная хозяйка. Водитель торопил:
— Выгружать? Или повезем обратно?
Все думали, война ненадолго. А потому — мы с бабушкой возвращаемся, вещи оставляем. Когда стало ясно, что ни о какой даче не может быть и речи, мама перетащила в Москву все, что смогла унести в сумках и авоськах. Диванчик так и пропал.

Уезжать не надо оставаться

Каждый день приходили люди из домоуправления. Нравоучения читали:
— У вас маленький ребенок. Нужно ехать в эвакуацию.
Нерешительность — наследственная наша черта. Как это мешало жить! И вот вопрос, не имеющий ответа: «Уезжать не надо оставаться». Где поставить точку? Где запятую?
По утрам вытаскивали из-под кровати баул-ящик-чемодан-коробку, уж и не знаю, какое подобрать слово. Мы называла ее просто лубянкой. Лубяная коробка из тонкой фанеры, ярко-желтая, на двух ремнях, с большими надежными пряжками. Крышка с трудом входила в пазы, а уж коли войдет, то намертво. Сама по себе невесомая, коробка эта, набитая вещами, становилась неподъемной. Вещи на шесть человек: в семье четыре бабушки и мы с мамой.
И еще самое главное - пишущая машинка. Без нее - ни шагу: мама - машинистка. Дворник Димитрий соорудил для машинки «по особому заказу» деревянный ящик-футляр. Словно закройщик, с сантиметром в руках, записывал параметры: размер «талии и бедер». С внутренней стороны войлоком обил, чтобы не растрясло в поезде. Замочек приладил, две пары ключей дал: теперь, кажется, хорошо.
На полу агрегат этот и в самом деле выглядел достойно. А в эвакуации... Кто мог поручиться, что в дороге не произойдет «небрежное обращение с ней», как написано в инструкции. Нет, не доедем мы до этой Башкирии-Чувашии!
На ночь с облегчением заталкивали коробку обратно, под кровать. Еще один день прошел. Утро вечера мудренее...
В общем, согласились эвакуироваться. Потом, конечно, решили отказаться. Но как откажешься, если сейчас придет машина?!
Спасительницей оказалась я. В детстве моя кожа не выносила солнечных лучей: аллергия. Поэтому я обычно ходила в платье с длинными рукавами...
— Снимай платье, — скомандовала мама. — Надевай маечку без рукавов. Скорее на солнце!
Через полчаса кожа покрылась сыпью...
— Смотрите, у ребенка экзема! — торжествующе говорила мама женщине, приехавшей с грузовиком. — А может, это дифтерит. Скорее всего, скарлатина. Она всех детей в поезде заразит!
Заразного ребенка брать нельзя...
Словом, не уехали. Как оказалось, правильно. Хотя и в Москве выжили с трудом.

Буржуйки и карточки

Дворник принес доски и свалил их в углу комнаты, рядом с буржуйкой, которую тут же и соорудил. Эти чугунные печи зарубежного производства появились сразу после революции. Плюсы — топить можно, чем угодно. Минусы — безумно дорогие, по карману только буржуазии. Отсюда и название.
Печь, как и положено, с трубой, но, наверное, сделал плохо, а может, доски отсырели. Кроме того, труба — в потолок! Через несколько дней потолок стал черным. По нему пошли такие трещины, что сидеть за столом было опасно: лепнина могла рухнуть.
От перепада температуры в комнате постоянный запах сырости и плесени. И паркет испортился. На пол, под буржуйку, постелили какой-то алюминиевый лист. Но все равно паркет под ним вздыбился, деформировался. Знакомые потом ахали-охали: «Как же не уберегли!»
Да разве думали мы тогда о паркете! Себя бы уберечь.

Время от времени провожали в дорогу друзей. Они брали с собой лишь самое необходимое; остальное, нажитое десятилетиями, оставляли. Никто не знал, сохранится ли московская квартира, сумеют ли вернуться. Да и вообще, останутся ли живы? Словом, нашли выход: складывали в чемоданы и мешки все, что можно, и к нам в Дегтярный, благо площадь позволяла.
- У вас сохранится!
Скоро комната стала напоминать зал ожидания вокзала или камеру хранения. На багаже бирочки с фамилиями владельцев.
- Сохраним, если сами выживем.
Кстати, выжить помогали и хозяева этих оставленных вещей. Мужчины, на день-два приезжавшие в Москву с фронта, – кто после ранения, кто на переформирование. Ночевать в пустой квартире – жены, дети в эвакуации! – было тоскливо, да и холодно. Вот и заглядывали к нам. Нет, не на огонек, а на фитилек керосиновой лампы. И почти всегда – не с пустыми руками. Тушенку привозили, сухари, сахар. Однажды кто-то притащил мешок семечек. Вот уж я радовалась!
Жить было не на что. Дворник сколотил из досок большой квадратный стол вместо роскошного дубового, с резными витиеватыми ножками-загогулинами. К счастью, дубовый удалось обменять на мешок муки. Спасибо Марье Ивановне, татарке: хоть по-русски говорила плохо, а дело свое знала. Постаралась, нашла покупателей.
В Москве ввели карточки. Сначала на хлеб: рабочим по 800 г в день, служащим 500, детям и иждивенцам по 400 г. И на сахар: рабочим по 800 г в месяц, служащим и детям 600, иждивенцам 400. Потом и на другие продукты.
В доме моей коллеги Наталии Колесниковой сохранились карточки военной поры, аккуратно наклеенные ею в школьную тетрадочку. На хлеб и мясо, разного цвета, в зависимости от категории. Одни с неиспользованными талонами (почему не использовали?!), от других только корешок: все хвостики оторваны – съедены.
«Карточная система была введена с 18 июля 1941 года», — пишет десятилетняя девочка. Фиксируется каждый шаг: «С середины ноября появились карточки на керосин и картофель. Семейным 6 л в месяц. Бессемейным 3 литра в месяц. Картофель. Рабочим и служащим 5 кг в м-ц. Иждивенцам и детям 4 кг в м-ц. С 1 ноября детям выдали молочные карточки. Норма 1 л на 4 дня». На всех карточках грозное предупреждение: «при утере не возобновляется».
Да, это было самое страшное – потерять карточки. В свободной продаже продуктов не было.
В фильме «Место встречи изменить нельзя» одна из сильнейших сцен – соседка Шура, рыдая, рассказывает Жеглову – Высоцкому, что у нее украли карточки и ее семья (четверо детей!) на целый месяц осталась без продуктов. И тогда Жеглов отдает Шуре свои карточки. Впрочем, теряли карточки редко. Чаще их воровали, пользуясь тем, что отовариваться ходили старые да малые.

Е.Р. Мушкина, обозреватель,
заслуженный работник культуры,
лауреат премий Союза журналистов СССР и Москвы, член Союза писателей

Ссылка на «Новый пенсионер» обязательна