«Никогда ничего не поздно»

Так считает директор Датского института культуры в Санкт-Петербурге Рикке Хелмс. Она это знает по опыту своей мамы, которая в 76 лет защитила второй диплом. Да и самой мадам Хелмс, в ее 60, энергии не занимать: она ставит перед собой задачу показать, что Дания – это не только Андерсен. Причем делает это настолько успешно, что не только завоевала симпатии наших соотечественников, но и заслужила датский орден «Данеброг». Читайте интервью из газеты «Московские новости» >>

— Вы свободно говорите по-русски. Откуда это?

— Первый толчок к изучению русского дали родители. Мама — мой кумир, у нее целых три образования. Филологическое она получила в молодости: латынь и греческий. А в детстве у нее была гренландская няня. В 30-е годы в Восточной Гренландии случилась эпидемия кори, у 154 детей умерли родители, они остались сиротами. На маму это произвело такое сильное впечатление, что она решила стать врачом. В Копенгагене, где она получала второе, медицинское образование, познакомилась с моим отцом, который тоже учился на врача. В Гренландию они поехали вместе. А когда вернулись, отец работал в Орхусском университете, стал доктором наук, а мама стала практикующим домашним врачом в провинции, в Хорсенсе. Выйдя на пенсию в 70 лет, она не могла сидеть дома и поступила в университет на эскимологию. В дипломе она описала судьбы всех тех 154 детей и защитила его в 76 лет. Поэтому я всегда говорю: никогда ничего не поздно.
У нас было 26-томное собрание сочинений Достоевского в очень хорошем переводе. Когда мне исполнилось семнадцать, папа рекомендовал почитать Достоевского, я начала с «Идиота» и увлеклась страстью, которой проникнут этот роман. Я была молодая, наивная, экзальтированная, как Татьяна в «Евгении Онегине», а Мышкин так напоминал любимого отца. Я прочла все 26 томов и решила, что буду изучать русский язык. Когда поступила в Копенгагене в университет, жила у тети, у нее был красивый сад, и вот однажды вечером я написала завещание: хочу знать русский, чтобы на том свете поговорить с Федором Михайловичем, и закопала в саду. Тетя давно умерла, там сейчас живут другие люди, но иногда думаю: интересно было бы раскопать эту бумагу, точно помню место.
После гимназии я поехала во Францию, жила во французской семье, чтобы французский у меня стал живым, а не только школьным. И попутно занималась русским у одной эмигрантки, что позволило, когда поступила в Копенгагенский университет на русскую филологию, перепрыгнуть через год.

Визит королевы

На начало сентября запланирован государственный визит в Москву и Петербург королевы Дании Маргрете II. В прошлый раз ее величество посещала еще СССР, в 1975 году.

— В те времена Россия была за железным занавесом, почти что на другой планете, откуда такой интерес к русской культуре и языку?

— «Это город в России» — так мы говорим о чем-то, чего не понимаем. В датских гимназиях обязательно изучали английский и немецкий, а русский был третьим иностранным языком на выбор вместе с французским и испанским. Мало кто выбирал русский — пугала его сложность, другой алфавит. Кроме того, Дания в начале 70-х только вступала в Европейское сообщество, и все ориентировались на Запад, а не на Восток. Тем не менее русский в нашей маленькой стране преподавали сразу в двух университетах. И в 1969-м на стажировку в Ленинград нас, датчан, поехало целых семь человек.

Орден

Недавно королева наградила Рикке Хелмс орденом «Данеброг». Данеброг — это национальный флаг Дании. Орден существует с XVII века. Им награждают дипломатов за верную службу и — гораздо реже — деятелей культуры.

— Расскажите об этой стажировке.

— Мне был 21 год, я только год училась в университете. Мы приехали на Московский вокзал, нас встретил некий Иванович, кагэбэшник, отвечавший в ЛГУ за иностранных студентов. Поселили в общежитии на Васильевском, улица Шевченко, 24, по трое в комнате: две датчанки и русская. Горячую воду давали раз в неделю. Мы быстро научились понимать жесты «это не телефонный разговор» или «выйдем на улицу, там поговорим» — потому что «Иванович слушает». Еще мы познакомились с диссидентами — как раз тогда началась еврейская эмиграция, они были интересные и, мне кажется, хорошие люди, я со многими подружилась. Они нас инструктировали: никогда не ехать до адреса, остановить такси за километр и убедиться, что оно уехало, а потом идти дворами. И если спросят про акцент — объяснить, что мы из Прибалтики. Я стала говорить, что приехала из Риги, не зная, что судьба приведет меня надолго именно туда.

— С КГБ пришлось столкнуться?

— Я приехала в сентябре, а перед Рождеством наша преподавательница дала задание: перевести на русский какие-нибудь статьи из датских газет. Я нашла статью, где автор описывал Россию: когда вернулся домой, у него было чувство, что вырвался из тюрьмы, и он перечислял разные советские реалии. Мне показалось, что русским будет интересно узнать, что про них пишут в Дании. А у меня тогда случился роман с одним студентом, он изучал социологию и тоже жил в нашем общежитии. Геннадий был коммунист, властный русский парень, и он, прочитав мой перевод, заявил, что это глупости. Но я все-таки сдала работу и забыла про нее — на Рождество ко мне приехали родители, потом начались каникулы. И вот в последний день каникул прихожу в общежитие, а сторож говорит: «Рикке, вас завтра утром вызывают в иностранный отдел». Я решила, что, наверное, мой научный руководитель, знаменитый литературовед Григорий Абрамович Бялый, недоволен тем, что я не часто посещала его консультации (хотя темой моей работы были «Братья Карамазовы»). А еще у нас висела стенгазета с именами иностранных студентов, которые клеветали на Советский Союз, там был и один датчанин, который напечатал в датских газетах статьи о жизни в СССР, его вызвали в КГБ и хотели завербовать, объявив эти статьи компроматом. Когда он отказался, выслали домой и пропесочили, как тогда говорили, в стенгазете. В общем, я испугалась. На следующее утро прихожу — сидят три галстука. Начинают меня допрашивать: «Имя, гражданство, чем интересуетесь, с кем общаетесь…» Я говорю: «Что я сделала, почему должна отвечать?» «Сейчас узнаете, — и один берет брезгливо двумя пальцами мой перевод, — вот антисоветская пропаганда, которую вы распространяете!» — «Но я просто выполнила задание!» В общем они все-таки поняли, что я не крупная шпионская рыба, а просто наивная девочка, велели перед преподавательницей извиниться, о разговоре молчать, а статью уничтожить. Извиняться я не видела никакой причины, но эту бумагу порвала на кусочки и сожгла.

— Ваша специальность по диплому?

— Русский язык и датская литература. Я не очень торопилась его получить. Датские студенты вообще не спешат, многие в 22 года только поступают университет, а заканчивают в 28–30 лет, попутно работая, занимаясь бизнесом или какими-то своими проектами. Можно тянуть бесконечно. Но под конец я уже старалась побыстрее написать дипломную работу, потому что у меня начался роман с моим будущим мужем, профессором славянского языкознания, он был на 36 лет старше меня, когда мы начали жить вместе, ему было 61, а мне 25. И мне хотелось скорее расстаться с филфаком, чтобы не слушать комментарии, которые конечно же раздавались. Тема диплома — «Положительные и отрицательные герои в советской литературе на примере Владимира Тендрякова». Тендряков и не подозревал, что где-то в Дании студентка изучает его прозу. Когда я наконец окончила университет, оказалось, что полноценных мест для преподавателя русского нет, пришлось работать совместителем в двух школах на разных концах Копенгагена. В 1985-м, когда нашему сыну Питеру (это был шестой ребенок моего мужа, а мой единственный) уже было пять лет, освободилось место преподавателя датского языка в МГУ. Мужу было уже за 70, он вышел на пенсию и мог бы сидеть с ребенком. Я подала все документы, получила это место, и мы поехали втроем. В первый же день я испытала шок: захожу на кафедру германского языкознания Московского университета (!!!), там шкафы, по одному на язык, книг по 30 в каждом и папки, несколько стульев, а все остальное место занято мукой, сахаром, индейки лежат какие-то. Мне объяснили, что каждый преподаватель раз в месяц имеет право получить… как это называлось?

— Заказ. Или продуктовый набор.

— Да-да. За столом сидит секретарь кафедры с толстой тетрадью и записывает получивших заказы. Потом я, конечно, привыкла и, как все остальные, брала в заказе дефицит с нагрузкой. Я среди московских датчан была на нижней ступени, после дипломатов, бизнесменов, дотации не получала, поэтому не могла отдать ребенка в англоязычный детский сад. Кроме того, мы с мужем любили русский язык, литературу — и отдали Питера в обычный садик. Наши в ужасе спрашивали: «Вы не боитесь, что он заразится коммунизмом?» Но мы не боялись: говорили с ним дома по-датски и все объясняли. Он даже октябренком успел побыть. Когда ему было лет шесть, мы дали интервью датскому радио. Передача называлась «Датский ребенок в советском садике». Питер рассказал, что у них одна воспитательница на 30 детей — а в Дании одна на трех-четырех. И что на тихий час она их запирает — для наших слушателей это было невероятно. «А анекдоты русские ты знаешь?» — «Знаю. Идет воспитательница с детьми по лесу, навстречу зайчик. Кто это, дети? — Не знаем. — Ну как же, мы про него каждый день говорим, песенки поем, стихи читаем. — Ленин?» Программа стала очень популярной, ее несколько раз повторяли.
Это было интересное время, горбачевская перестройка, рухнули все табу. Хотя мне сразу объявили, что со студентами я могу общаться только в стенах университета, ни в коем случае не приглашать их домой. Еще громче это было сказано им. Русская коллега, которая преподавала датский язык, рассказала, что ей велели стучать на меня: где бываю, с кем встречаюсь.
Так я проработала в Москве до 1990-го, а потом мне предложили создать Датский институт культуры в Прибалтике. Это была фантастика: тогда прибалтийские народы начали освобождаться от советской власти, наш институт стал первым культурным представительством европейской страны. В Риге я проработала 13 лет. Сын учился в латышской школе, потом в консерватории в Риге и в Копенгагене, стал композитором.

— А как вы оказались в Петербурге?

— В 2002 году, накануне 300-летия города, было принято решение открыть в Петербурге Датский институт культуры, который мне предложили возглавить. Россия стала приоритетным направлением в культурном сотрудничестве, хотя сейчас все смотрят на Китай, самую интересную страну для инвесторов. В Китае, кстати, тоже есть Институт имени Андерсена. Наш дорогой Андерсен — он ведь родной и в России, и в Китае. Он, может, уже больше ваш, чем наш.

— За те 42 года, что вы знаете нашу страну, что изменилось сильнее всего?

— Россия сделалась красочной. И Петербург, где я сейчас работаю, стал прекрасным. Он был тусклым, как у Достоевского, а теперь светится. Да, в центре строят каких-то монстров, но и фасады ремонтируют, и освещение очень красивое. И люди выглядят не такими бедными, как раньше. Конечно, есть пьяницы и нищие, но молодежь не кажется бедной. Хорошо одетые люди сидят в кафе, что-то покупают в супермаркетах. Правда, стоит отъехать от столиц на полсотни километров — и видишь, что там-то ничего не изменилось...

— Но все-таки мы двадцать лет ездим в Европу, это оказало какое-то влияние?

— Безусловно. Помню, в Москве в магазинах стоят продавщицы, лузгают семечки и в упор тебя не видят. А теперь в магазинах появился какой-то сервис, даже тебе улыбаются, чего раньше и представить было нельзя. Но когда в моей машине в дороге что-то ломалось, русские мужчины всегда помогали. Галантности наши у русских могли бы поучиться.

— С Достоевским вы пока не встретились. А с кем из деятелей русской культуры довелось познакомиться?

— В 1969 году я была единственной иностранкой в хоре Ленинградского университета, которым руководил знаменитый в Ленинграде и строгий дирижер Григорий Сандлер, и в январе 1970-го в составе хора я выступала в Большом зале филармонии на юбилейном концерте Исаака Дунаевского. Там я познакомилась с некоторыми музыкантами, благодаря чему потом могла бесплатно ходить на концерты.
А вообще благодаря моей работе я имела радость общаться с Булатом Окуджавой, Даниилом Граниным, Андреем Битовым, Василием Аксеновым, Юрием Темиркановым, Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской и многими другими замечательными писателями и артистами.

— В Дании находят приют политические эмигранты, публикуют карикатуры на пророка Мохаммеда, Дания выступает последовательной поборницей прав и свобод. Почему?

— Не знаю, почему это так, но всегда гордилась тем, что это так. Может быть, потому что мы маленький народ и нас никогда не трогали? Во времена второй мировой войны Дания была оккупирована немцами, но почти всех датских евреев в 1943 году удалось спасти. Участники датского Сопротивления переправили на рыбацких лодках в Швецию 7200 из 7800 наших евреев, еще несколько сотен датчане спрятали. Этим мы тоже гордимся.
Свобода слова должна быть, и меньшинства должны быть защищены. У Андерсена гадкий утенок, которого все шпыняют, — это ведь наш герой. Кстати, в 2004 году зашел познакомиться человек — просто увидел вывеску «Датский институт культуры». Его зовут Сергей Семенов, он директор Себежского училища, где учатся 110 детей от 13 до 18 лет, направленных судом на перевоспитание. Я туда поехала — и меня поразило: везде портреты Андерсена и цитаты, Сергей проводит такую сказкотерапию. А логотип училища — гадкий утенок и белый лебедь, в которого тот должен превратиться. Я написала обо всем этом статью в большую датскую газету, она получила множество откликов. Датчане узнали, что есть этот незаурядный человек, абсолютно не коррумпированный, который живет для своих детей. Там ремонт делают сначала в спортзале и медпункте, а потом в администрации. И простые люди в Дании собрали миллион крон для Себежского училища. В 2005-м, в год 200-летия Андерсена, Сергей Семенов получил премию за распространение имени и духа Андерсена (вместе с нобелевским лауреатом Гюнтером Грассом) и стал одним из «послов Андерсена» в России.

— Как в Дании восприняли скандальное высказывание Ларса фон Триера насчет его симпатий к Гитлеру на Каннском фестивале?

— Датчанам очень близок черный юмор. Он просто хотел пошутить, но, возможно, от волнения получилось неловко. Он ведь самый известный в мире деятель современной датской культуры, наша гордость, потому мы очень сожалеем, что этим своим высказыванием он задел миллионы людей и подпортил свою репутацию. Но нам-то всем совершенно ясно, что он никого не хотел оскорбить и вообще не имел в виду тот смысл, который увидели в его словах.

— Вы недавно ездили в Москву получать награду, расскажите о ней.

— Королева удостоила меня ордена «Данеброг» — так называется наш национальный флаг. Это датский орден, существующий с XVII века. Им награждают дипломатов за верную службу и — гораздо реже — деятелей культуры.

НП – Московские новости/Дмитрий Циликин

Фото: Интернет